Действие происходит в Москве в середине 20-х гг.
В предисловии автор сообщает читателю, что записки эти принадлежат перу его друга Максудова, покончившего с собой и завещавшего ему их выправить, подписать своим именем и выпустить в свет. Автор предупреждает, что самоубийца не имел никакого отношения к театру, так что записки эти являются плодом его больной фантазии. Повествование ведется от лица Максудова.
Сергей Леонтьевич Максудов, сотрудник газеты «Вестник пароходства», увидев во сне родной город, снег, гражданскую войну, начинает писать об этом роман. Закончив, читает его своим знакомым, которые утверждают, что роман этот опубликовать ему не удастся. Отправив в два толстых журнала отрывки из романа, Максудов получает их назад с резолюцией «не подходит». Убедившись в том, что роман плох, Максудов решает, что жизни его пришел конец. Выкрав у приятеля револьвер, Максудов готовится покончить с собой, но вдруг раздается стук в дверь, и в комнате появляется Рудольфи, редактор-издатель единственного в Москве частного журнала «Родина». Рудольфи читает роман Максудова и предлагает его издать.
Максудов незаметно возвращает украденный револьвер, бросает службу в «Пароходстве» и погружается в другой мир: бывая у Рудольфи, знакомится с писателями и издателями. Наконец роман напечатан, и Максудов получает несколько авторских экземпляров журнала. В ту же ночь у Максудова начинается грипп, а когда, проболев десять дней, он отправляется к Рудольфи, выясняется, что Рудольфи неделю назад уехал в Америку, а весь тираж журнала исчез.
Максудов возвращается в «Пароходство» и решает сочинять новый роман, но не понимает, о чем же будет этот роман. И опять однажды ночью он видит во сне тех же людей, тот же дальний город, снег, бок рояля. Достав из ящика книжку романа, Максудов, присмотревшись, видит волшебную камеру, выросшую из белой страницы, а в камере звучит рояль, движутся люди, описанные в романе. Максудов решает писать то, что видит, и, начав, понимает, что пишет пьесу.
Неожиданно Максудов получает приглашение от Ильчина, режиссера Независимого Театра - одного из выдающихся московских театров. Ильчин сообщает Максудову, что он прочитал его роман, и предлагает Максудову написать пьесу. Максудов признается, что пьесу он уже пишет, и заключает договор на ее постановку Независимым Театром, причем в договоре каждый пункт начинается со слов «автор не имеет права» или «автор обязуется». Максудов знакомится с актером Бомбардовым, который показывает ему портретную галерею театра с висящими в ней портретами Сары Бернар, Мольера, Шекспира, Нерона, Грибоедова, Гольдони и прочих, перемежающимися портретами актеров и сотрудников театра.
Через несколько дней, направляясь в театр, Максудов видит у дверей афишу, на которой после имен Эсхила, Софокла, Лопе де Вега, Шиллера и Островского стоит: Максудов «Черный снег».
Бомбардов объясняет Максудову, что во главе Независимого Театра стоят двое директоров: Иван Васильевич, живущий на Сивцевом Вражке, и Аристарх Платонович, путешествующий сейчас по Индии. У каждого из них свой кабинет и своя секретарша. Директора не разговаривают друг с другом с 1885 года, разграничив сферы деятельности, однако это не мешает работе театра.
Секретарша Аристарха Платоновича Поликсена Торопецкая под диктовку Максудова перепечатывает его пьесу. Максудов с изумлением разглядывает развешанные по стенам кабинета фотографии, на которых Аристарх Платонович запечатлен в компании то Тургенева, то Писемского, то Толстого, то Гоголя. Во время перерывов в диктовке Максудов разгуливает по зданию театра, заходя в помещение, где хранятся декорации, в чайный буфет, в контору, где сидит заведующий внутренним порядком Филипп Филиппович. Максудов поражен проницательностью Филиппа Филипповича, обладающего совершенным знанием людей, понимающего, кому и какой билет дать, а кому и не дать вовсе, улаживающего мгновенно все недоразумения.
Иван Васильевич приглашает Максудова в Сивцев Вражек для чтения пьесы, Бомбардов дает Максудову наставления, как себя вести, что говорить, а главное - не возражать против высказываний Ивана Васильевича в отношении пьесы. Максудов читает пьесу Ивану Васильевичу, и тот предлагает ее основательно переделать: сестру героя необходимо превратить в его мать, герою следует не застрелиться, а заколоться кинжалом и т. п., - при этом называет Максудова то Сергеем Пафнутьевичем, то Леонтием Сергеевичем. Максудов пытается возражать, вызвав явное неудовольствие Ивана Васильевича.
Бомбардов объясняет Максудову, как надо было себя вести с Иваном Васильевичем: не спорить, а на все отвечать «очень вам благодарен», потому что Ивану Васильевичу никто никогда не возражает, что бы он ни говорил. Максудов растерян, он считает, что все пропало. Неожиданно его приглашают на совещание старейшин театра - «основоположников» - для обсуждения его пьесы. Из отзывов старейшин Максудов понимает, что пьеса им не нравится и играть ее они не хотят. Убитому горем Максудову Бомбардов объясняет, что, напротив, основоположникам очень понравилась пьеса и они хотели бы в ней играть, но там нет для них ролей: самому младшему из них двадцать восемь лет, а самому старшему герою пьесы - шестьдесят два года.
Несколько месяцев Максудов живет однообразной скучной жизнью: ежедневно ходит в «Вестник пароходства», вечерами пытается сочинять новую пьесу, однако ничего не записывает. Наконец он получает сообщение о том, что режиссер Фома Стриж начинает репетировать его «Черный снег». Максудов возвращается в театр, чувствуя, что уже не может жить без него, как морфинист без морфия.
Начинаются репетиции пьесы, на которых присутствует Иван Васильевич. Максудов очень старается ему понравиться: он отдает через день утюжить свой костюм, покупает шесть новых сорочек и восемь галстуков. Но все напрасно: Максудов чувствует, что с каждым днем нравится Ивану Васильевичу все меньше и меньше. И Максудов понимает, что это происходит потому, что ему самому совершенно не нравится Иван Васильевич. На репетициях Иван Васильевич предлагает актерам играть различные этюды, по мнению Максудова, совершенно бессмысленные и не имеющие прямого отношения к постановке его пьесы: например, вся труппа то достает из карманов невидимые бумажники и пересчитывает невидимые деньги, то пишет невидимое же письмо, то Иван Васильевич предлагает герою проехать на велосипеде так, чтобы было видно, что он влюблен. Зловещие подозрения закрадываются в душу Максудова: дело в том, что Иван Васильевич, 55 лет занимающийся режиссерской работой, изобрел широко известную и гениальную, по общему мнению, теорию, как актеру готовить свою роль, однако Максудов с ужасом понимает, что теория эта неприложима к его пьесе.
На этом месте обрываются записки Сергея Леонтьевича Максудова.
Вы прочитали краткое содержание произведения "Театральный роман". Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.
В предисловии автор сообщает читателю, что записки эти принадлежат перу его друга Максудова, покончившего с собой и завещавшего ему их выправить, подписать своим именем и выпустить в свет. Автор предупреждает, что самоубийца не имел никакого отношения к театру, так что записки эти являются плодом его больной фантазии. Повествование ведется от лица Максудова.
Сергей Леонтьевич Максудов, сотрудник газеты «Вестник пароходства», увидев во сне родной город, снег, гражданскую войну, начинает писать об этом роман. Закончив, читает его своим знакомым, которые утверждают, что роман этот опубликовать ему не удастся. Отправив в два толстых журнала отрывки из романа, Максудов получает их назад с резолюцией «не подходит». Убедившись в том, что роман плох, Максудов решает, что жизни его пришел конец. Выкрав у приятеля револьвер, Максудов готовится покончить с собой, но вдруг раздается стук в дверь, и в комнате появляется Рудольфи, редактор-издатель единственного в Москве частного журнала «Родина». Рудольфи читает роман Максудова и предлагает его издать.
Максудов незаметно возвращает украденный револьвер, бросает службу в «Пароходстве» и погружается в другой мир: бывая у Рудольфи, знакомится с писателями и издателями. Наконец роман напечатан, и Максудов получает несколько авторских экземпляров журнала. В ту же ночь у Максудова начинается грипп, а когда, проболев десять дней, он отправляется к Рудольфи, выясняется, что Рудольфи неделю назад уехал в Америку, а весь тираж журнала исчез.
Максудов возвращается в «Пароходство» и решает сочинять новый роман, но не понимает, о чем же будет этот роман. И опять однажды ночью он видит во сне тех же людей, тот же дальний город, снег, бок рояля. Достав из ящика книжку романа, Максудов, присмотревшись, видит волшебную камеру, выросшую из белой страницы, а в камере звучит рояль, движутся люди, описанные в романе. Максудов решает писать то, что видит, и, начав, понимает, что пишет пьесу.
Неожиданно Максудов получает приглашение от Ильчина, режиссера Независимого Театра — одного из выдающихся московских театров. Ильчин сообщает Максудову, что он прочитал его роман, и предлагает Максудову написать пьесу. Максудов признается, что пьесу он уже пишет, и заключает договор на её постановку Независимым Театром, причем в договоре каждый пункт начинается со слов «автор не имеет права» или «автор обязуется». Максудов знакомится с актером Бомбардовым, который показывает ему портретную галерею театра с висящими в ней портретами Сары Бернар, Мольера, Шекспира, Нерона, Грибоедова, Гольдони и прочих, перемежающимися портретами актеров и сотрудников театра.
Через несколько дней, направляясь в театр, Максудов видит у дверей афишу, на которой после имен Эсхила, Софокла, Лопе де Вега, Шиллера и Островского стоит: Максудов «Черный снег».
Бомбардов объясняет Максудову, что во главе Независимого Театра стоят двое директоров: Иван Васильевич, живущий на Сивцевом Вражке, и Аристарх Платонович, путешествующий сейчас по Индии. У каждого из них свой кабинет и своя секретарша. Директора не разговаривают друг с другом с 1885 года, разграничив сферы деятельности, однако это не мешает работе театра. Секретарша Аристарха Платоновича Поликсена Торопецкая под диктовку Максудова перепечатывает его пьесу. Максудов с изумлением разглядывает развешанные по стенам кабинета фотографии-
На которых Аристарх Платонович запечатлен в компании то Тургенева, то Писемского, то Толстого, то Гоголя. Во время перерывов в диктовке Максудов разгуливает по зданию театра, заходя в помещение, где хранятся декорации, в чайный буфет, в контору, где сидит заведующий внутренним порядком Филипп Филиппович. Максудов поражен проницательностью Филиппа Филипповича, обладающего совершенным знанием людей, понимающего, кому и какой билет дать, а кому и не дать вовсе, улаживающего мгновенно все недоразумения.
Иван Васильевич приглашает Максудова в Сивцев Вражек для чтения пьесы, Бомбардов дает Максудову наставления, как себя вести, что говорить, а главное — не возражать против высказываний Ивана Васильевича в отношении пьесы. Максудов читает пьесу Ивану Васильевичу, и тот предлагает её основательно переделать: сестру героя необходимо превратить в его мать, герою следует не застрелиться, а заколоться кинжалом и т. п., — при этом называет Максудова то Сергеем Пафнутьевичем, то Леонтием Сергеевичем. Максудов пытается возражать, вызвав явное неудовольствие Ивана Васильевича.
Бомбардов объясняет Максудову, как надо было себя вести с Иваном Васильевичем: не спорить, а на все отвечать «очень вам благодарен», потому что Ивану Васильевичу никто никогда не возражает, что бы он ни говорил. Максудов растерян, он считает, что все пропало. Неожиданно его приглашают на совещание старейшин театра — «основоположников» — для обсуждения его пьесы. Из отзывов старейшин Максудов понимает, что пьеса им не нравится и играть её они не хотят. Убитому горем Максудову Бомбардов объясняет, что, напротив, основоположникам очень понравилась пьеса и они хотели бы в ней играть, но там нет для них ролей: самому младшему из них двадцать восемь лет, а самому старшему герою пьесы — шестьдесят два года.
Несколько месяцев Максудов живет однообразной скучной жизнью: ежедневно ходит в «Вестник пароходства», вечерами пытается сочинять новую пьесу, однако ничего не записывает. Наконец он получает сообщение о том, что режиссер Фома Стриж начинает репетировать его «Черный снег». Максудов возвращается в театр, чувствуя, что уже не может жить без него, как морфинист без морфия.
Начинаются репетиции пьесы, на которых присутствует Иван Васильевич. Максудов очень старается ему понравиться: он отдает через день утюжить свой костюм, покупает шесть новых сорочек и восемь галстуков. Но все напрасно: Максудов чувствует, что с каждым днем нравится Ивану Васильевичу все меньше и меньше. И Максудов понимает, что это происходит потому, что ему самому совершенно не нравится Иван Васильевич. На репетициях Иван Васильевич предлагает актерам играть различные этюды, по мнению Максудова, совершенно бессмысленные и не имеющие прямого отношения к постановке его пьесы: например, вся труппа то достает из карманов невидимые бумажники и пересчитывает невидимые деньги, то пишет невидимое же письмо, то Иван Васильевич предлагает герою проехать на велосипеде так, чтобы было видно, что он влюблен. Зловещие подозрения закрадываются в душу Максудова: дело в том, что Иван Васильевич, 55 лет занимающийся режиссерской работой, изобрел широко известную и гениальную, по общему мнению, теорию, как актеру готовить свою роль, однако Максудов с ужасом понимает, что теория эта неприложима к его пьесе.
На этом месте обрываются записки Сергея Леонтьевича Максудова.
Михаил Булгаков
ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАН
Романы. Пьесы
Театральный роман
(Записки покойника)
Предисловие
Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я не имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных и печальных обстоятельствах.
Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова, которое произошло в Киеве весною прошлого года, я получил посланную самоубийцей заблаговременно толстейшую бандероль и письмо.
В бандероли оказались эти записки, а письмо было удивительного содержания.
Сергей Леонтьевич заявлял, что, уходя из жизни, он дарит мне свои записки с тем, чтобы я, единственный его друг, выправил их, подписал своим именем и выпустил в свет.
Странная, но предсмертная воля!
В течение года я наводил справки о родных или близких Сергея Леонтьевича. Тщетно! Он не солгал в предсмертном письме – никого у него не осталось на этом свете.
И я принимаю подарок.
Теперь второе: сообщаю читателю, что самоубийца никакого отношения ни к драматургии, ни к театрам никогда в жизни не имел, оставаясь тем, чем он и был, маленьким сотрудником газеты «Вестник пароходства», единственный раз выступившим в качестве беллетриста, и то неудачно – роман Сергея Леонтьевича не был напечатан.
Таким образом, записки Максудова представляют собою плод его фантазии, и фантазии, увы, больной. Сергей Леонтьевич страдал болезнью, носящей весьма неприятное название – меланхолия.
Я, хорошо знающий театральную жизнь Москвы, принимаю на себя ручательство в том, что ни таких театров, ни таких людей, какие выведены в произведении покойного, нигде нет и не было.
И наконец, третье и последнее: моя работа над записками выразилась в том, что я озаглавил их, затем уничтожил эпиграф, показавшийся мне претенциозным, ненужным и неприятным.
Этот эпиграф был:
«Коемуждо по делом его...»
И, кроме того, расставил знаки препинания там, где их не хватало.
Стиль Сергея Леонтьевича я не трогал, хотя он явно неряшлив. Впрочем, что же требовать от человека, который через два дня после того, как поставил точку в конце записок, кинулся с Цепного моста вниз головой. Итак...
НАЧАЛО ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Гроза омыла Москву 29 апреля, и стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось.
В сером новом моем костюме и довольно приличном пальто я шел по одной из центральных улиц столицы, направляясь к месту, в котором никогда еще не был. Причиной моего движения было лежащее у меня в кармане внезапно полученное письмо. Вот оно:
«Глубокопочитаемый Сергей Леонтьевич!
До крайности хотел бы познакомиться с Вами, а равно также переговорить по одному таинственному делу, которое может быть очень и очень небезынтересно для Вас.
Если Вы свободны, я был бы счастлив встретиться с Вами в здании Учебной сцены Независимого Театра в среду в 4 часа.
С приветом К. Ильчин».
Письмо было написано карандашом на бумаге, в левом углу которой было напечатано:
«КСАВЕРИЙ БОРИСОВИЧ ИЛЬЧИН
РЕЖИССЕР УЧЕБНОЙ СЦЕНЫ
НЕЗАВИСИМОГО ТЕАТРА»
Имя Ильчина я видел впервые, не знал, что существует Учебная сцена. О Независимом Театре слышал, знал, что это один из выдающихся театров, но никогда в нем не был.
Письмо меня чрезвычайно заинтересовало, тем более что никаких писем я вообще тогда не получал. Я, надо сказать, маленький сотрудник газеты «Пароходство». Жил я в то время в плохой, но отдельной комнате в седьмом этаже в районе Красных Ворот у Хомутовского тупика.
Итак, я шел, вдыхая освеженный воздух, и размышлял о том, что гроза ударит опять, а также о том, каким образом Ксаверий Ильчин узнал о моем существовании, и как он разыскал меня, и какое дело может у него быть ко мне. Но сколько я ни раздумывал, последнего понять не мог и наконец остановился на мысли, что Ильчин хочет поменяться со мною комнатой.
Конечно, надо было Ильчину написать, чтобы он пришел ко мне, раз у него дело ко мне, но надо сказать, что я стыдился своей комнаты, обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный и людей немного боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, а обшивка распорота и торчит пружина, на лампочке над столом абажур сделан из газеты, и кошка ходит, а из кухни доносится ругань Аннушки.
Я вошел в резные чугунные ворота, увидел лавчонку, где седой человек торговал нагрудными значками и оправой для очков.
Я перепрыгнул через затихающий мутный поток и оказался перед зданием желтого цвета, и подумал о том, что здание это построено давно, давно, когда ни меня, ни Ильчина еще не было на свете.
Черная доска с золотыми буквами возвещала, что здесь Учебная сцена. Я вошел, и человек маленького роста, с бороденкой, в куртке с зелеными петлицами, немедленно преградил мне дорогу.
– Вам кого, гражданин? – подозрительно спросил он и растопырил руки, как будто хотел поймать курицу.
– Мне нужно видеть режиссера Ильчина, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал надменно.
Человек изменился чрезвычайно, и на моих глазах. Он руки опустил по швам и улыбнулся фальшивой улыбкой.
– Ксаверия Борисыча? Сию минут-с. Пальтецо пожалуйте. Калошек нету?
Человек принял мое пальто с такой бережностью, как будто это было церковное драгоценное облачение.
Я подымался по чугунной лестнице, видел профили воинов в шлемах и грозные мечи под ними на барельефах, старинные печи-голландки с отдушинами, начищенными до золотого блеска.
Здание молчало, нигде и никого не было, и лишь с петличками человек плелся за мной, и, оборачиваясь, я видел, что он оказывает мне молчаливые знаки внимания, преданности, уважения, любви, радости по поводу того, что я пришел и что он хоть и идет сзади, но руководит мною, ведет меня туда, где находится одинокий, загадочный Ксаверий Борисович Ильчин.
И вдруг потемнело, голландки потеряли свой жирный беловатый блеск, тьма сразу обрушилась – за окнами зашумела вторая гроза. Я стукнул в дверь, вошел и в сумерках увидел наконец Ксаверия Борисовича.
– Максудов, – сказал я с достоинством.
Тут где-то далеко за Москвой молния распорола небо, осветив на мгновение фосфорическим светом Ильчина.
– Так это вы, достолюбезный Сергей Леонтьевич! – сказал, хитро улыбаясь, Ильчин.
И тут Ильчин увлек меня, обнимая за талию, на такой точно диван, как у меня в комнате, – даже пружина в нем торчала там же, где у меня, – посередине.
] прозы (во многом относится и к «Мастеру »):
– острота и готовность к насмешке так и бьёт из-под пера;
– не описывает (почти или мало) наружностей, иногда только одно слово («пожилой»), а все характеры сказываются в речи; никаких длинных авторских описаний, но живейший диалог, много диалога, и он брызжет смехом;
– лепка характеров на ходу и динамичное действие, вообще всегда – динамизм из главных черт Булгакова;
– оттого очень легко читается.
(Свои недостатки он знает, это – в шутливых выкриках слушателей романа: «Язык!.. Метафора – не собака!» И правда: язык у него не выпуклый, не углублённый, а средне-городской. И метафор нет. Но вот показывает, что и без того можно: оттого-то легко и читается.)
Пожалуй, нервностью, порывистостью, то перекидкой с читателем, то полётом мысли – и тут проявляется гоголевская школа.
Михаил Булгаков. Проклятие Мастера. Видеофильм
Юмор. – До середины, главы до 10-й, в нём лучшее. Булгаков – мастер юмористических ситуаций (оттого так успешен был в устных импровизациях). Допускаю, что что-то в манере позаимствовал от бойких дореволюционных юмористов. Часто – смешные, улыбчивые замечания, долго не отпускает нас от них. Каждое не много весит, но вместе создают атмосферу непрерывного искрения. Удача прежде всего в том, что юмористически принижен герой. Вся писательская компания, вероятно того и заслуживающая. Великолепен Измаил Бондаревский (А. Н. Толстой ) с его «га, черти!», плевотными рассказами про Париж, путаницей в дверях с Баклажановым. Галерея портретов Независимого театра – нельзя не хохотать. Хорош Немирович : и что в Индии, и его «Калькутта не понравилась, самочувствие хорошее»; о Ганге: «этой реке чего-то не хватает»; решил задачу Ксеньи – не должна выходить из средних дверей, впрочем тут же: пусть выходит как хочет. Издевательство над мхатовским методом – уже, наверно, сильно преувеличенное в репетициях, ведомых Станиславским , – а убеждает, веришь. (Вообще, уже зная действительную жизнь Булгакова, видишь, как много здесь автобиографического, но успешно преображено – мастерство весёлого преображения.)
Очень бегло-осторожно высмеивает и советчину: окончил два факультета, но скрывает, говорит – что церковно-приходскую школу; «в вашем рассказе чувствуется подмигивание»; «не так велики уж художественные достоинства твоего романа, чтобы из-за него идти на Голгофу». – Неизвестный друг с багровым лицом из Центральных бань. В машинописи я читал ещё замечательное: что за таинственное дело у Ильчина? «Я остановился на мысли, что он хочет поменяться со мной комнатой» (из рук вон дрянной, на 7-м этаже).
Интересно, что Булгаков здесь не снижается до надрывно-смешных фамилий, как Салтыков-Щедрин , да и ранний Чехов , да и Гоголь. Но чрезмерно много имён-отчеств, плохо привязаны, не вспоминаются, путаются.
Однако: в середине, в главе 11-й, наступает утяжеление, зачередили утомительные повторы, затянутости, показ театра уже не смешон, а дальше и зол. По отношению к Станиславскому так несколько раз и срывается: злые глаза, злой; может быть, и так, но потеряна вся искристость подачи. Сцена на Сивцевом Вражке кажется уже фарсовой, грубо. Манера письма совсем зашаталась – а, наверно, оттого, что роман-то не дописан, вообще не доделан.
Михаил Афанасьевич Булгаков. Фото 1930-х гг.
Без, как будто, надобности, без участия в общей композиции опять прорывается и опера «Фауст», и Мефистофель (затем и слишком выразительный кот) – нет, не случайно Булгакова на эту дьяволиаду всегда тянуло.
Единственное поэтическое место – как начала создаваться в чувствах пьеса (будущие «Дни Турбиных ») – выпадает из общего зубоскального стиля. Да вообще сердечная привязанность к сцене у Булгакова незаурядная. Он, очевидно, и был прежде всего драматург, а потом уже прозаик.
– растопырил руки, как будто хотел поймать курицу
– смеясь одними щеками
– стёр удивление с лица.
Небрежности:
– ликвидировав висевший на моей совести вопрос
– меня до глубины души интересовали
– нужно было предложить чаю, а у меня не было масла; вообще в голове была каша.
В языке у него встречаются и приятные выражения старой России, ещё не стёртые в советское время (принимаю на себя ручательство; достолюбезный и др.).
– лакированная кулебяка;
– вскипел водоворот усаживаний;
– порхнул аплодисмент.
И как пророчески: что ненавидит, когда: «вас к телефону! вам телеграмма!» – Так и было со звонком Сталина (а Булгаков – спал) и с телеграммой в поезд, отменившей «Батум» (и убившей Булгакова): «Бухгалтеру телеграмма!» – «Наверно, Булгакову?»…
Примечание : «Театральный роман» Булгакова написан по канве незаконченной повести «Тайному другу» (1929). Авторское название – «Записки покойника» – на рукописи подчеркнуто двойной чертой, так называли роман в доме Булгаковых, так он именуется и в дневнике Елены Сергеевны Булгаковой. При подготовке журнальной публикации был избран более «проходной» вариант, «Театральный роман». Под таким названием и был впервые опубликован в «Новом мире» (1965. № 8).
Как поясняет автор романа в предисловии, эти записки принадлежат его другу Сергею ЛеонтьевичуМаксудову, который покончил с собой. В день его смерти автор получил бандероль с записками и письмо. Максудов завещал ему выправить записки и выпустить в свет под своим именем. Автор выполнил посмертную просьбу друга, однако предупреждает, что он всю жизнь скромно трудился в газете "Вестник пароходства», и все описанное в его записках - плод больной фантазии Максудова.
Живущий в «омерзительной» комнате Максудов ненавидит свою работу читальщика в редакции газеты «Вестник пароходства» и по ночам пишет роман. Он увидел во сне снег, родной город, гражданскую войну, давно умерших людей, и жизнь обрела смысл. Максудов живет этим романом, работает все хуже и хуже. И вот, роман написан. Автор читает его знакомым журналистам и литераторам, и все в один голос утверждают, что «язык никуда не годится», и никто не станет это публиковать. Для Максудова это просто катастрофа, он даже не задумывался о таком итоге. Он отнес в толстый журнал отрывки из романа, но получил их назад с резолюцией «не подходит». Во втором журнале его ждала та же участь. Максудов решил, что жизнь закончилась. Решив свести с ней счеты, он выкрал у приятеля револьвер. У себя дома Максудов все приготовил для самоубийства, но этому неожиданно помешал стук в дверь. Оказалось, что литератор Ликоспастов, тот, который больше всех говорил о том, какой плохой роман написал Максудов, рассказал о нем Рудольфи, редактору-издателю журнала «Родина». Рудольфи заинтересовался и приехал прочитать роман Максудова. В одно мгновение жизнь изменилась: Рудольфи предложил издать роман, хоть и цену назначил маленькую.
Максудов бросил службу в «Пароходстве» и вернул револьвер приятелю, чем просто осчастливил того. Он стал часто бывать у Рудольфи, познакомился с писателями и издателями. Когда роман напечатали, автор получил десять авторскихэкземпляров. На следующий день Максудов заболел гриппом, и только через двенадцать дней вышел из дома. Вот тут-то и выяснилось, что Рудольфи уехал в Америку, с ним исчез и весь напечатанный тираж журнала.
Максудов вернулся на работу в «Пароходство», он решил забыть о Рудольфи и написать новый роман. И снова во сне он увидел тех же людей, город, рояль. Максудов достал из ящика свой романа, и на его страницах вдруг ожили люди. Они ходили, разговаривали, стреляли, умирали. Играл рояль. И Максудов стал писать то, что видит, и постепенно пришло понимание, что пишет он пьесу.
И тут Максудов неожиданнополучил предложение от режиссера Независимого Театра Ильчина написать пьесу для постановки в их театре. Максудов признался, что уже работает над пьесой, и получил от Ильчина контрамарку на пьесу «Фаворит». Вот тут и началась огромная любовь Максудова к театру. На представлении он попадал в другой мир, а когда оно заканчивалось, было очень горько и не хотелось уходить.
В назначенный срок пьеса была закончена, и был заключен договор на её постановку в Независимом Театре. Для Максудова было абсолютно неважно, что договор составлен в основном из слов «автор не имеет права» и «автор обязуется». Он мечтал только о том, чтобы пьесу поставили, чтобы он мог каждый день бывать в театре. И даже то, что вместо обещанных двух тысяч ему заплатили лишь пятьсот, не очень расстроило Максудова. А через две недели он увидел у дверей театра афишу, на которой рядом с именами Эсхилом, Софоклом, Лопе де Вега, Шиллером и Островским стояло его имя: Максудов, «Черный снег».
В театре течет своя жизнь, со своими проблемами и заботами. Два его директора Иван Васильевич и Аристарх Платонович, разграничили сферы деятельности и не общаются между собой с 1885 года. Каждый из них имеет свой кабинет и свою секретаршу. Аристарх Платонович как раз путешествовал по Индии, а Иван Васильевич пригласил Максудова к себе домой для чтения пьесы. Новый знакомый Максудова актер Бомбардов объяснил ему, как надо себя вести с директором, что главное - это не спорить с ним в отношении пьесы. Однако, когда Иван Васильевичпредложилосновательнопеределать всю пьесу, вплоть до героев, фамилий и главных сцен, то Максудов не выдержал и стал возражать, чем вызвал явное неудовольствие директора.
Через какое-то время Максудова пригласили на совещание старейшин театра для обсуждения его пьесы. Там Максудову дали понять, что пьеса никому не нравится и играть ее никто не хочет. Максудов просто раздавлен. В довершение всего Бомбардовобъяснил, что пьесу не хотят играть именно потому, что она очень понравилась основоположникам, и они рассчитывали в ней играть. Но поняв, что подходящих по возрасту ролей для них там нет, оскорбились. Допустить, что молодые актеры будут играть в пьесе, обреченной на успех, они не могут, по той же причине пьесу не отдадут автору и не позволят отнести ее в другой театр. Вот тут-то и вспомнился Максудову подписанный им договор с театром...
Следующие несколько месяцев Максудов жил однообразной скучной жизнью: ходил на работу в «Вестникпароходства», навещал заболевшего Бомбардова в больнице, вечерамисочинял, но ничего не записывал. И вдруг неожиданное письмо из театра: режиссер Стриж начинаетрепетиции по его «Черному снегу». И Максудов возвращается в театр, он понимает, что жить без театра уже не может.
На репетициях пьесы присутствовал Иван Васильевич. Чтобы ему понравится, Максудов потратил много денег: он через день платит за то, чтобы утюжили его костюм, купил шесть новых сорочек и восемь галстуков. Но это ни к чему хорошему не привело: с каждым днем отношения с Иваном Васильевичем все хуже. Максудов очень хочет убедить директора не уничтожать его главную сцену, объяснить, что без нее не будет и пьесы. Но автор понимает, что все бесполезно. И Иван Васильевич нравится Максудову все меньше... На репетициях актеров заставляют играть, как считает Максудов, совершенно бессмысленные этюды. Актеры играют все хуже, более того, многие стали просто притворяться больными и уходить. И даже режиссер Стриж стал настаивать на совершенно ненужной сцене дуэли. И подозрения Максудова переросли в полную уверенность: широко известная и гениальная, по общему мнению, теория Ивана Васильевича о том, как актер должен подготовить свою роль совершенно не подходит к его пьесе.
Записки Максудова обрываются. В конце - слова о мелкой зависти к Островскому. Его произведение никто не стал бы кромсать и переделывать, и вписывать дуэли...
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Театральный роман». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
Загрузка...